«только папа был понарошку»
безотцовщина, безмужевщина, безсыновщина
Дмитрий Варламов умер пять лет назад от сердечного приступа. Его смерть была неожиданностью. Я связалась с его женой и дочкой.
Я подхожу к панельному дому, у подъезда курит мужичок с чихуахуа в руках. Явно не трезвый. Кричит в мою сторону, но не мне: «Да, утренник, я помню. Костюм медведя купить, помню. Ну, п*здец. Какой еще медведь? Да признайся, что ржака. Да смешно же». Я здороваюсь и прохожу мимо него в парадную.
Меня встречает красивая женщина, сразу предлагает чай. На стенах — фотографии её, Димы и Маши. Алёна после смерти Дмитрия ни за кого не вышла замуж.
— Вы обнаружили Дмитрия?
— Да, я, Маша приехала позже, она сидел в комнате, когда труп выносили.
— Вы обсуждали это? Извините, если это некорректный вопрос, просто, когда дочка видит труп отца…
— Мы не обсуждали. Точнее, она спрашивала причину смерти, естественно, много плакала. Я не плакала при ней. Поэтому и не можем прожить до конца, я думаю… Я была в состоянии аффекта, не могла позволить себе погружаться в печаль или тоску. Не потому что не любила, не потому что не грустила, просто не хотелось осознавать. Сразу начинается суматоха: завещание, юристы, всех обзвонить, пойти в ритуальные услуги. Это же бред. — Алёна даже немного улыбнулась — Представляете, у меня умер любимый муж, а мне приходится сообщать об этом его родственникам, обзванивать всех и говорить: «Димы не стало вчера, Димы не стало неделю назад». Каждый раз я сидела с замершим сердцем, но просто не могла дать слабины.
— Как Вы думаете, в первые пару лет изменились больше физические обстоятельства или моральные? В плане…
— Да, я понимаю, о чем Вы спрашиваете. Я начала работать за двоих, отвественности больше вдвое, но и любви надо давать больше вдвое. Я постоянно спрашивала Машу, не чувствует ли она себя одиноко или не так, как другие дети. Общаться мы стали очень мало, я работала, но она очень сильная, она действительно со всем справилась. Было тяжело понимать, что мне надо говорить своему любимому ребёночку, что мы не можем что-то купить или куда-то поехать. Но ещё тяжелее приходить в дом, ложиться в ту кровать, смотреть на его вещи, его посуду, его фотографии.
Меня встречает красивая женщина, сразу предлагает чай. На стенах — фотографии её, Димы и Маши. Алёна после смерти Дмитрия ни за кого не вышла замуж.
— Вы обнаружили Дмитрия?
— Да, я, Маша приехала позже, она сидел в комнате, когда труп выносили.
— Вы обсуждали это? Извините, если это некорректный вопрос, просто, когда дочка видит труп отца…
— Мы не обсуждали. Точнее, она спрашивала причину смерти, естественно, много плакала. Я не плакала при ней. Поэтому и не можем прожить до конца, я думаю… Я была в состоянии аффекта, не могла позволить себе погружаться в печаль или тоску. Не потому что не любила, не потому что не грустила, просто не хотелось осознавать. Сразу начинается суматоха: завещание, юристы, всех обзвонить, пойти в ритуальные услуги. Это же бред. — Алёна даже немного улыбнулась — Представляете, у меня умер любимый муж, а мне приходится сообщать об этом его родственникам, обзванивать всех и говорить: «Димы не стало вчера, Димы не стало неделю назад». Каждый раз я сидела с замершим сердцем, но просто не могла дать слабины.
— Как Вы думаете, в первые пару лет изменились больше физические обстоятельства или моральные? В плане…
— Да, я понимаю, о чем Вы спрашиваете. Я начала работать за двоих, отвественности больше вдвое, но и любви надо давать больше вдвое. Я постоянно спрашивала Машу, не чувствует ли она себя одиноко или не так, как другие дети. Общаться мы стали очень мало, я работала, но она очень сильная, она действительно со всем справилась. Было тяжело понимать, что мне надо говорить своему любимому ребёночку, что мы не можем что-то купить или куда-то поехать. Но ещё тяжелее приходить в дом, ложиться в ту кровать, смотреть на его вещи, его посуду, его фотографии.
«Девочкам, растущим без отца, сложнее, чем мальчикам. Хоть и говорят, что мужчине важнее мужское воспитание. Девочки в ситуации безотцовщины лишены героя. Отсутствует образ, который стал бы ориентиром во взрослой жизни»
Эльчин Сафари
— Маша, ты была папиной или маминой дочкой?
— Я была папиной дочкой, 100% папиной. Точнее, как сказать, с мамой у меня суперские отношения были всегда. Я желанный ребёнок, любимый, обожаемый. Но с папой были другие взаимоотношения. Ну, папа просто жил мной и мамой. Меня баловали, всё разрешали.
— Как ты узнала о смерти папы?
— Пришла домой после уроков. Я гуляла тогда с подругой, день был отличный, солнечный даже, хотя это ноябрь. Прихожу — входная дверь открыта, там медики, народ, мамы не видно. У нас никто не болел, я вообще не поняла. Мама сказала: «Привет, солнышко, забеги к себе в комнату, пожалуйста». Я там долго сидела, я всё понимала, просто не могла осознать. Потом вышла в какой-то момент, причем прямо в трусах и вышла, а там доктор стоит с мамой и шепотом: «Не хотелось бы при ребёнке, но, тело холодное, понимаете? Там уже всё, никак. Мы тело увезём, только простынку дайте, чтобы прикрыть». Я, кстати, постоянно лежала с папой на этой простынке конкретно, она с иероглифами была.
— Как быстро ты смогла принять факт потери?
— Не смогла. Думаю, что до сих пор не могу. Первые пять лет ходила, думала, что папа будет дома, просто ему нужно было смерть инициировать. Я не знаю, вроде взрослая уже была, но всё равно не могла поверить. Потом проснулась как-то, не могу вспомнить его голос. Я ночью встала, стала искать диски, записи, хоть что-то, а у нас — ничего. Это был переломный момент. Потом просто привыкла, но сейчас это до сих пор в любой момент может стриггерить.
— Ты завидовала когда-то своим друзьям или подругам с полными семьями?
— Конечно. Не было такого, чтобы я смотрела и такая: «ну, это идеальная семья», мама делала для меня всё. Просто думала, что у меня так же могло бы быть, ну, когда видела, как нас отвозит папа подпруги, или как он обнимает её, или как они улыбаются вместе. На самом деле, у меня вот компания лучших подруг, у всех какая-то жесть с отцами: у одной в разводе, у другой в секте непонятной, у третьей просто м*дак. В классе тоже у половины были разведены родители, просто я единственная, у кого именно умер.
— Я была папиной дочкой, 100% папиной. Точнее, как сказать, с мамой у меня суперские отношения были всегда. Я желанный ребёнок, любимый, обожаемый. Но с папой были другие взаимоотношения. Ну, папа просто жил мной и мамой. Меня баловали, всё разрешали.
— Как ты узнала о смерти папы?
— Пришла домой после уроков. Я гуляла тогда с подругой, день был отличный, солнечный даже, хотя это ноябрь. Прихожу — входная дверь открыта, там медики, народ, мамы не видно. У нас никто не болел, я вообще не поняла. Мама сказала: «Привет, солнышко, забеги к себе в комнату, пожалуйста». Я там долго сидела, я всё понимала, просто не могла осознать. Потом вышла в какой-то момент, причем прямо в трусах и вышла, а там доктор стоит с мамой и шепотом: «Не хотелось бы при ребёнке, но, тело холодное, понимаете? Там уже всё, никак. Мы тело увезём, только простынку дайте, чтобы прикрыть». Я, кстати, постоянно лежала с папой на этой простынке конкретно, она с иероглифами была.
— Как быстро ты смогла принять факт потери?
— Не смогла. Думаю, что до сих пор не могу. Первые пять лет ходила, думала, что папа будет дома, просто ему нужно было смерть инициировать. Я не знаю, вроде взрослая уже была, но всё равно не могла поверить. Потом проснулась как-то, не могу вспомнить его голос. Я ночью встала, стала искать диски, записи, хоть что-то, а у нас — ничего. Это был переломный момент. Потом просто привыкла, но сейчас это до сих пор в любой момент может стриггерить.
— Ты завидовала когда-то своим друзьям или подругам с полными семьями?
— Конечно. Не было такого, чтобы я смотрела и такая: «ну, это идеальная семья», мама делала для меня всё. Просто думала, что у меня так же могло бы быть, ну, когда видела, как нас отвозит папа подпруги, или как он обнимает её, или как они улыбаются вместе. На самом деле, у меня вот компания лучших подруг, у всех какая-то жесть с отцами: у одной в разводе, у другой в секте непонятной, у третьей просто м*дак. В классе тоже у половины были разведены родители, просто я единственная, у кого именно умер.
«Можно ли скучать по отцу, которого никогда не было?»
Дэнни СкиннерАлёна рассказала мне про своего племянника из городка в Чувашии. Ромин отец ушел семьи, когда ему было около пяти лет. Родной город парень не любит, поэтому смог переехать в Петербург, как и мечтал. Сейчас у него длительные отношения и красивая съемная квартира на Петроградской.
— Да нет, я рос с отцом. В плане, ну, физически он же у меня есть. Он звонил на дни рождения, водил меня в кино иногда, покупал там всякое. Ну, покупал редко, но звонил довольно часто. Сейчас вот мы где-то раз в год видимся, когда я в родной город приезжаю.
— А не было злости на отца, за то, что он ушел?
— Он не уходил, мама сказала, что надо разводиться. Он много пил, мама много плакала, работала за двоих. Да нет, конечно, я злился. Я думал: «Какого х*ра ты даже не пытался измениться? Бросить пить, быть со мной». Я же его сын, у меня его фамилия, а мама работала, плакала. Да мы привыкли быстро, на самом деле. Ну, рос я без отца и рос. Меня бесило, что мама последние деньги тратит ему на капельницы от алкоголя, что он стучится пьяный. Я думал, что я какой-то плохой ребёнок, ну, типа, хороших же родители любят, а мой даже «Пока» мне не сказал, когда вещи забирал из квартиры.
— У тебя не было некой зависти, может быть, когда ты смотрел на друзей с их папами?
— Я даже не думал… Сейчас, вспомню… Слушай, а у меня лучшие друзья тоже без отцов были практически все. Ну, да, у Коли умер, у Володи вообще жесть. Он его в девятом классе увидел в петле, ну, его папаша на наркоте сидел. Ещё у пары друзей не было. Хотя у Паши был, но я не завидовал. Его отец отличный мужик, всегда нас принимал, учил чему-то.
— Я понимаю, что ты вряд ли мог полностью это осознавать, ведь ты был в другом городе, но ты помнишь, как тебе сказали, что Дмитрий умер?
— Да, я был в шоке, но подумал почему-то, что Маше писать не буду. Мы же не особо близки тогда были, да и Дмитрия я очень плохо знал. За Машу переживал, у неё же были крутые отношения с отцом. Просто, знаешь, вот у меня он вроде есть, а вроде и нет. Фантом, блин, какой-то, мистика. Я привык без него изначально, а у Маши просто часть жизни резко отняли, сказали: «Вот, новые правила, держи».
— А ты не думал, что хочешь быть отцом? Или пока рано?
— Пока точно рано, жилья нет своего. Я просто хочу участвовать в жизни ребенка, you know. А если я на работе постоянно или, наоборот, постоянно денег нет, то лучше пока не заводить. Так тупо, что для меня это простая истина, а кто-то же не понимает.
— Да нет, я рос с отцом. В плане, ну, физически он же у меня есть. Он звонил на дни рождения, водил меня в кино иногда, покупал там всякое. Ну, покупал редко, но звонил довольно часто. Сейчас вот мы где-то раз в год видимся, когда я в родной город приезжаю.
— А не было злости на отца, за то, что он ушел?
— Он не уходил, мама сказала, что надо разводиться. Он много пил, мама много плакала, работала за двоих. Да нет, конечно, я злился. Я думал: «Какого х*ра ты даже не пытался измениться? Бросить пить, быть со мной». Я же его сын, у меня его фамилия, а мама работала, плакала. Да мы привыкли быстро, на самом деле. Ну, рос я без отца и рос. Меня бесило, что мама последние деньги тратит ему на капельницы от алкоголя, что он стучится пьяный. Я думал, что я какой-то плохой ребёнок, ну, типа, хороших же родители любят, а мой даже «Пока» мне не сказал, когда вещи забирал из квартиры.
— У тебя не было некой зависти, может быть, когда ты смотрел на друзей с их папами?
— Я даже не думал… Сейчас, вспомню… Слушай, а у меня лучшие друзья тоже без отцов были практически все. Ну, да, у Коли умер, у Володи вообще жесть. Он его в девятом классе увидел в петле, ну, его папаша на наркоте сидел. Ещё у пары друзей не было. Хотя у Паши был, но я не завидовал. Его отец отличный мужик, всегда нас принимал, учил чему-то.
— Я понимаю, что ты вряд ли мог полностью это осознавать, ведь ты был в другом городе, но ты помнишь, как тебе сказали, что Дмитрий умер?
— Да, я был в шоке, но подумал почему-то, что Маше писать не буду. Мы же не особо близки тогда были, да и Дмитрия я очень плохо знал. За Машу переживал, у неё же были крутые отношения с отцом. Просто, знаешь, вот у меня он вроде есть, а вроде и нет. Фантом, блин, какой-то, мистика. Я привык без него изначально, а у Маши просто часть жизни резко отняли, сказали: «Вот, новые правила, держи».
— А ты не думал, что хочешь быть отцом? Или пока рано?
— Пока точно рано, жилья нет своего. Я просто хочу участвовать в жизни ребенка, you know. А если я на работе постоянно или, наоборот, постоянно денег нет, то лучше пока не заводить. Так тупо, что для меня это простая истина, а кто-то же не понимает.
«Сын без отца, дочь без отца»
Манижа
Ольга Паникова сейчас воспитывает полуторагодовалого сына Акима. Её муж — Сергей — уехал на войну полгода назад.
— Как так получилось, что Сергей уехал?
— Считайте, его обманом забрали. Повестка, якобы для проверки документов, оттуда же и забрали. Он мне звонит, говорит: «Собери мне всё, я уезжаю». Я вообще не поняла сначала. Он против войны, против убийств. Просто служил десантником, сейчас-то уже от этой армии проклятой далёк. Я плакать сразу. Аким почувствовал неладное, тоже начал плакать. С того дня не плачу, потому что малыш всё чувствует.
— Как вы объясняли Акиму, что происходит? Он скучает по папе?
— Конечно, каждый день показывает пальцем на фотографии. А я каждый день перечитываю его смс, он мне спустя неделю там в 8:19 утра прислал: «У меня всё хорошо». Больше на связь не выходил. Я ему каждый день пишу, фотографии отправляю, сама не знаю, зачем. Акиму рассказываю, какой папа. Говорю, что он в командировке, но никогда не говорю, что отец вернётся. Нужно, чтобы у Акима хоть какие-то воспоминания остались.
— Но Вам не говорят, умер ли Сергей?
— Нет, ничего не говорят. — Ольга плачет крупными слезами, но выражение лица не меняет.
— У Вас отец ушёл, когда Вам было столько же лет, сколько и Акиму?
— Нет, нет, мне было года четыре. Я смутно помню, как он вещи собирал пьяный. Точно вот помню, как я в шесть-семь лет увидела, как он играет с детьми этой своей любовницы. Она тогда женой уже стала, дети не от него. Я думала: «Я же твоя дочка, это не твои дети, почему ты меня не любишь, а их любишь? В чем я виновата?».
— Вы уже думали, как будете говорить Акиму о Сергее и его судьбе?
— Нет. Я знаю, что Серёжа никого там не убивал, но погибнуть на такой мерзкой войне… Я хочу оградить Акима, не знаю, как, но хочу.
— Как так получилось, что Сергей уехал?
— Считайте, его обманом забрали. Повестка, якобы для проверки документов, оттуда же и забрали. Он мне звонит, говорит: «Собери мне всё, я уезжаю». Я вообще не поняла сначала. Он против войны, против убийств. Просто служил десантником, сейчас-то уже от этой армии проклятой далёк. Я плакать сразу. Аким почувствовал неладное, тоже начал плакать. С того дня не плачу, потому что малыш всё чувствует.
— Как вы объясняли Акиму, что происходит? Он скучает по папе?
— Конечно, каждый день показывает пальцем на фотографии. А я каждый день перечитываю его смс, он мне спустя неделю там в 8:19 утра прислал: «У меня всё хорошо». Больше на связь не выходил. Я ему каждый день пишу, фотографии отправляю, сама не знаю, зачем. Акиму рассказываю, какой папа. Говорю, что он в командировке, но никогда не говорю, что отец вернётся. Нужно, чтобы у Акима хоть какие-то воспоминания остались.
— Но Вам не говорят, умер ли Сергей?
— Нет, ничего не говорят. — Ольга плачет крупными слезами, но выражение лица не меняет.
— У Вас отец ушёл, когда Вам было столько же лет, сколько и Акиму?
— Нет, нет, мне было года четыре. Я смутно помню, как он вещи собирал пьяный. Точно вот помню, как я в шесть-семь лет увидела, как он играет с детьми этой своей любовницы. Она тогда женой уже стала, дети не от него. Я думала: «Я же твоя дочка, это не твои дети, почему ты меня не любишь, а их любишь? В чем я виновата?».
— Вы уже думали, как будете говорить Акиму о Сергее и его судьбе?
— Нет. Я знаю, что Серёжа никого там не убивал, но погибнуть на такой мерзкой войне… Я хочу оградить Акима, не знаю, как, но хочу.
«— ... Вероятней всего, твой отец был убит на алжирской войне, а это очень благородно и прекрасно. Он — герой борьбы за независимость.
— Мосье Хамиль, я предпочел бы иметь отца, а не героя за независимость»
Полгода назад я видела интервью с парнем Коли из Перми. Он уехал воевать по своему желанию, пошёл в ЧВК. Его позиция была простая:
Я знала, что Настена беременна, поэтому неловко написала ей в Вконтакте.
Настя ответила спустя несколько дней:
«Здравствуйте. Коля умер полгода назад. Я сделала аборт. Нельзя ребёнку без отца. Не пишите, пожалуйста, больше».
- «Знаешь, за*бало горбатиться на дядю, получать, допустим, даже, хорошо, 40-50 тысяч, которых не хватает на жизнь от слова совсем. И знаешь, горбатиться так до старости, как наши родители, жить в еб*ной Перми, не знаю, в еб*ной России и сдохнуть в полтинник. Я лучше рискну и привезу бабок нежели чем буду жалеть о том, что не сделал этого».
- «Есть хорошие люди, но сейчас, к сожалению, в Украине процветает именно возрождение нацизма, фашизма».
Я знала, что Настена беременна, поэтому неловко написала ей в Вконтакте.
Настя ответила спустя несколько дней:
«Здравствуйте. Коля умер полгода назад. Я сделала аборт. Нельзя ребёнку без отца. Не пишите, пожалуйста, больше».
Безотцовщина в культуре и медиа.
